— Всё шутите?
— Давно бросил. Врачи запрещают.
— Говорят ведь юмор — он полезный,
шутка, мол, жизнь продлевает.
— Не всем. Тем, кто смеется, — продлевает.
Тому, кто острит, — укорачивает.
Тот самый Мюнхгаузен
История из жизни
Почти каждую ночь она просыпалась из-за того, что муж решил рассказать ей очередную шутку, пришедшую ему в голову. Желая наконец-то выспаться, она убедила его записывать остроты, а не делиться ими посреди ночи. Вскоре ее муж Петр (имя вымышлено автором) прилежно выписал 50 страниц шуток такого рода:
Или:
Его остроты, конечно, не дотягивают до Оскара Уайльда, но Петя всегда радостно хихикает, читая их. Многие шутки были очень грубыми, и в этой статье они не приводятся (жаль, да?). Несложно догадаться, что после нескольких лет генерации такого рода шуток жена Петра уже не могла их больше терпеть. Хотя они были далеко не самой беспокоящей ее вещью, например, «хихикающий Петя» к тому же любил воровать конфеты в местных магазинах.
В итоге жена договорилась о приеме у невролога Марио Мендеса из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Впечатлившись тем, что во время беседы Петя шутил так много, что его даже было трудно прервать, психолог написал об этом случае в профильный неврологический журнал.
Там психолог Мендес диагностировал у него морию – это патологически повышенное настроение с чрезмерным возбуждением, дурашливостью и склонностью к глупым шуткам. Данное состояние, похоже, было вызвано двумя инсультами с разницей в 5 лет.
Так семья Петра узнала, что на самом деле это «нешуточное» расстройство (ну как в такой статье и без каламбура). Но при этом оно приоткрывает завесу на сложные мыслительные процессы, лежащие в основе такого непростого феномена как чувство юмора.
Как все начиналось?
Германский невролог Отфрид Фёрстер описал один из первых случаев мории. Дело было так: Фёрстер оперировал опухоль у пациента-мужчины, а поскольку операция была на головном мозге, то мужчина был в сознании. Когда же Фёрстер начал работать с его раковой опухолью, мужчина внезапно разразился потоком слов, выдавая одну плоскую шутку за другой.
В этом же году психиатр Абрахам Брилл сообщил что столкнулся с похожими случаями: некоторые его пациенты постоянно шутили на абсолютно любые темы, правда в этот раз они уже не были пристегнуты к операционному столу.
С тех пор было описано множество аналогичных случаев. Как ни странно, многие такие пациенты – в том числе и наш Петр – считают остроты других не такими уж уморительными, хотя свои собственные находят дико смешными.
Откуда шутки?
Судя по всему, такое поведение связано с характерными повреждениями лобных долей головного мозга.
К примеру, наш подопечный Петр около 10 лет тому назад перенес кровоизлияние в мозг, повредившее правую лобную долю. После этого случая его поведение изменилось: он стал любить копаться в мусорных баках, чтобы найти то, что можно сдать в утилизацию. Однако при этом чувство юмора пока не страдало.
Затем, похоже, с ним случился второй инсульт, травмировавший так называемое хвостатое ядро мозга. Этот отдел спрятан глубоко в мозге и работает в качестве связующего звена между лобными долями (отвечающими за сознательные, аналитические размышления) и остальным мозгом.
Именно в этот момент на Петра, похоже, и напала тяга безудержно шутить, доводившая его супругу до белого каления.
Чтобы понять, каким образом такие повреждения мозга могут стать причиной склонности к плоским шуткам, для начала мы должны оценить все, что скрывается за такой шуткой как:
(Здесь была шутка с непереводимой идиомой, поэтому автор предложил подходящую по его мнению замену)
Для другого примера возьмем анекдот, признанный исследователями (UPD: не автором!) из Оксфорда одним из самых смешных в мире:
Три человека на необитаемом острове нашли лампу с джинном, который согласился исполнить каждому по одному желанию. Один захотел вернуться домой. Второй тоже попросился домой. Когда джинн исполнил их желания, третий высказал свое: “Как-то скучно стало. Ящик водки и вернуть тех двоих!”
Пожалуй, бывают анекдоты и посмешнее. Но большинство подобных острот построено на некоем несоответствии финальной фразы ожидаемому развитию событий, и мозгу приходится сделать прыжок через несколько умозаключений, чтобы раскрыть всю логику.
Процесс сначала нарушения ожидаемой логической цепочки, а потом построения новой раздражает мозговые центры удовольствия, и человек смеется (или хотя бы вежливо улыбается).
Момент “ха-ха” недалек от момента “ага!” или “Момент, когда шутка становится понятной сродни моменту озарения (инсайта)” – более наукообразно поясняет Джейсон Уоррен из Университетского колледжа в Лондоне.
Эти мыслительные процессы происходят в районах, расположенных в лобных долях мозга – тех самых отделах, которые отвечают за аналитическое мышление, и повреждения которых наблюдались у Петра и других пациентов с аналогичным расстройством.
Похоже, такие повреждения мозга нарушают цепи, что связуют лобные доли и центры удовольствия. Так можно объяснить то, что остроты других не кажутся таким пациентам смешными, хотя случайные ассоциации, порожденные ими, могут привести к выбросу дофамина и заставить их разразиться приступом смеха. По крайней мере, такова теория.
А дальше?
И для ее дальнейшего изучения есть причины, так как плоский юмор сам по себе не такая уж и большая проблема. Однако он может идти в составе более обширных поражений – так, например, лобно-височная деменция сопровождается еще и появлением трудностей в распознании чувств и мотивации окружающих людей.
Не так давно Уоррен попросил своих пациентов рассмотреть и оценить разные подборки карикатур, сопоставляя результаты со сканированиями серого вещества их мозга.
Выяснилось, что многие из них гораздо хуже понимают сложные, многоступенчатые шутки, отдавая предпочтение простому фарсу (к примеру, рисунок растерянной женщины, с которой сорвало платье проезжающей машиной). И чем сложнее пациентам давалась эта задача, тем более серьезные повреждения наблюдались в их “юмористической сети”.
Такие наблюдения могут помочь предсказать приближение более сложных и обширных заболеваний. Уоррен говорит о том, что врачам стоит интересоваться тем, не замечала ли семья пациента каких-то перемен в чувстве юмора: так, благодаря такому наблюдению, работа с пациентом началась задолго до постановки точного диагноза.
Ну и в конце концов это лишний повод задуматься над тем, какую сложную серию умозаключений должен сделать мозг собеседника, чтобы понять даже, казалось бы, самую простую нашу шутку.
Статья является вольным художественным переводом этой статьи
